Продолжая размышлыть о трех измерениях антропологии (физиологической, культурно-социальной и религиозной), вновь и вновь огорчаюсь царящему в кругах творческих людей хамству. Вдруг поймал себя на мысли, будто верю, что было время, когда хамства не было... Неужели старею? Неужели "тогда" стало лучше чем "сейчас"? Вроде рановато так думать.... Но, самое смешное, что размышляя о хамстве, я позиционирую себя"не хамом". Вижу твою улыбку. Я помню, пока ещё всё помню!!! Вот, из киевского цикла. Мой родной Подол, запах льняного масла и скипидара, огромная мастерская, Ролинг Стоунз и Дорз на бобинах Юпитера, и длинные, длинные ночи, и молодость, и надежда и...?


Из записок киевского художника.
«Портрет блондинки с золотым зубом».
Четвёртый день мы пили в моей мастерской. Утром хотелось свалить её на пол и цепко схватиться за большую студенистую грудь. «Осенний закат» купили в среду, вторая проданная мной работа за последних три месяца. Денег хватало.
Я подобрал её в «Золотых воротах» на Львовской площади. Классика: выжженные гидропиритом волосы, два золотых зуба, и гигантский бюст. Ввалились ко мне в третьем часу ночи. Она сорвала с меня штаны, и стала на колени и схватила в рот… я поставил ей на голову пивную кружку. Было весело. Водка не кончалась. Она пила портвейн.
Приходил Сухоручко, читал свои стихи и тискал её за ширмой, на кожаном диване. Мне не жалко. Здесь в восемьдесят седьмом мы поделили мир на матросов и кооператоров. Она – матрос - это очевидно.
Вчера закончил её портрет, получилась редкая дрянь. Ей понравилось. Сухоручко привёл Багурдовича и какую-то мулатку из Житомира. Пили коньяк. Она разбила мулатке нос и выгнала её на улицу. Багурдович хочет на ней жениться, предлагал денег. Я отказал, потому что обещал Сухоручко. Жирными руками он ставил пластинку Вагнера и танцевал с ней семь-сорок. Меня рвало под лестницей возле лифта. Хотелось жить. Грустный Багурдович плакал, упав лицом в палитру. Она его не любит. Меня тоже, ну и что? Сухоручко уже не читал, а орал. Похоже на Бродского. Однако он утверждает, что стихи его.
Багурдович увидел в ней идеал женственности и материнства. Я разбил ему лицо до крови. Выбили окно. Выкинули бюст Ленина. Она сбегала в ларёк и принесла ещё водки. В полночь я звонил к той, без которой грустно, просил вернуться. Связь оборвалась.
Мы раздели блондинку до гола и обмазали вишнёвым вареньем. Пили чай из тульского самовара, слизывая с её тела сморщенные ягоды. Над Подолом светало. Опять захотелось схватить её за грудь. Когда она умерла, никто не заметил. Мне кажется, я помню, как Багурдович заливал ей в рот паленую водку. Сухоручко, говорит. Что не помнит. Похмелились портвейном, вызвали скорую помощь. Было поздно.
Страстная седмица. Не пьём вторую неделю. Сухоручко говеет. Багурдович женился на мулатке. Я подарил им портрет блондинки с золотым
Мне её сильно не хватает.

Прости, совсем забыл, что цель данного блога - фотография....

Вчера между репетициями артист Фогелев ел у меня на кухне свой "дощирак", а я юзал C 50- 1: 1,4