Никак не могу вспомнить, где и когда Хайдеггер выразил эту вернейшую мысль о том, что все подлинно ценное в мировой культуре обязано своими корнями такому понятию как «Родина». Далее следует вспомнить рифмический текст Матусовского и музыку Баснер
С чего начинаетсяРодина
С картинки в твоем букваре
С хороших и верных товарищей
Живущих в соседнем дворе
А может она начинается
С той песни что пела нам мать
С того что в любых испытаниях
У нас никому не отнять
С чего начинаетсяРодина
С заветной скамьи у ворот
С той самой березки что во поле
Под ветром склоняясь растет
А может она начинается
С весенней запевки скворца
И с этой дороги проселочной
Которой не видно конца
С чего начинаетсяРодина
С окошек горящих вдали
Со старой отцовской буденовки
Что где-то в шкафу мы нашли
А может она начинается
Со стука вагонных колес
И с клятвы которую в юности
Ты ей в своем сердце принес
С чего начинаетсяРодина...
Прекраснейшая иллюстрация к мысли немецкого гения. Родина понятие более экзистенциальное, нежели географическое. Кто-то отметил, что его Родина на рубеже 60х, начала 70х… Как верно! Что назвать своей Родиной. СССР? Россию? Украину? Киев? Бостон? Париж? Или вот, Краснодар? Или всё-таки свою молодость?
Тогда, в молодости, касательно Родины мне было глубоко по-фиг … Мы носили хайры, дринчали в Москве на Гоголях, мёрзли в Сайгоне и познавали любовь в облезлых общагах. Мы ненавидели ту серую страну, в которой жили, и мечтали о другой, свободной и разноцветной…
Все мечты о родной стране разрушились в 90х, когда я купил новый Мерседес…
Помню, тогда мы пили с Макусинским в конюшне, кто-то из каскадёров позвал нас на пьянку с женщинами, там же оказался директор одного из Ленинградских кладбищ. Мы были в той прекрасной неге, когда лошади казались милее девушек, критиковали Париж за жлобство и запивали водку какой-то ирландской дрянью. Макусинский достал гитару и зачем-то запел Высоцкого, я мирно отплясывал, сам себе, напевая под нос Тома Вэйтса… Женщины спали в сене, а директор кладбища, детина, стопятидесяти килограмм живого веса, бил огромной ладонью по столу и кричал: «Вы, жиды, там на своем Ленфильме Родину нашу позорите, вы, что, гады, снимаете?»…
Макусинский зловеще замолчал, я поднял лежащий у ног обломок кочерги…
Каскадёры вовремя всё замяли. Директор кладбища пообещал нас всех похоронить, потом добавил – бесплатно, только в том случае, если мы перестанем позорить Родину.
Утром следующего дня я ходил по Каменному острову, выгуливая собаку, попивая «швепс», цитируя «Ни страны, ни погоста…» Бродского, я начал размышлять о Родине.
Размышление затянулось на долгие годы.
Я искал Родину в монастыре, в старой заброшенной деревеньке под Киевом, в чужой Москве, в бане на берегу Чуцкого озера, в пыли театральной сцены, в квартирке на Чёрной речке, и везде находил, правда, ненадолго… и опять искал…
Сегодня перед похоронами вышел прогуляться по Краснодару. Уже второй день меня манят эти комичные краснодарские дворики… Будто в Одессе! Зайдя в одну подворотню, вспомнил, как в восемьдесят седьмом или восемьдесят шестом на Андреевском спуске остановилось время… Как вдыхал мартовский мороз Подола, как боялся её обнять, а она жалась ко мне, что-то шептала на ухо, грела в моих ладонях свои ручки… и было темно, и скрипела ветхая дверь парадной, и из мутного окошка разлился запах вишневого компота…
Удивительно, но моя Родина всегда со мной, она последует мне в запахе любимых женских волос, в лужах незнакомых чужих городов, в желтизне страниц, и вот, как выяснилось, в этих удивительных подворотнях…..